В августе она отметила свой юбилей, об этом не написал разве что ленивый. И тем не менее, об этом
человеке всегда интересно узнать еще что-нибудь. Наталья, по ее признанию, не жалует журналистов,
которые к моменту встречи не знают ее творчества. К счастью, с ролями, сыгранными в театре им.
Маяковского, наш зритель знаком, и киноработы Гундаревой на виду. Счастье актрисы, когда тебя
узнают, Гундарева - узнаваема.
- Давным-давно на экранах шла картина Аркадия Серенко "Хмырь" по повести Василия Макаровича
Шукшина. Потом - "Здравствуй и прощай", "Осень". В этих фильмах вы играли деревенских женщин, и за вами прочно укрепилось амплуа актрисы, способной выразить чаяния глубинки России.
- Одно время обо мне ходили легенды. Говорили, что я простая сибирская девушка, что чуть ли не
пешком, как Михайло Ломоносов, пришла в Москву, там училась и стала артисткой. Это не совсем
правильно, потому что я коренная москвичка. Просто мой облик соответствовал образу русской
женщины. Так меня и пользовали очень долгие годы.
- Но этот русский типаж опровергли работы в театре. Да и на телевидении вы снимались в картинах,
которые одна за другой раскрывали ваш талант все глубже и шире.
- Я бы так не сказала. По-моему, я традиционно русская актриса. Со всеми вытекающими отсюда
последствиями. И в театре у меня аналогичные роли были, скажем, в "Детях Ванюшина", в "Банкроте".
"Леди Мценского уезда" еще раз подтверждает, что я, если это не покажется слишком самонадеянным
утверждением, национально очень русская.
- То есть русский характер вам ближе, чем другие?
- Я же родилась на российских черноземах! Когда я играю леди Гамильтон, мне говорят: "Наташа, а вот
Вивьен Ли..." Если бы я родилась в Англии, я бы, может быть, играла иначе. Но я родилась здесь, и я
играю так. Ведь мы играем для нашего зрителя. И не можем этого не учитывать. Наше счастье и наша
боль в том, чтобы понять, что чувствуют люди. И не беда, что я не дотягиваюсь до английских высот.
По-моему, этого и делать-то не нужно. Они ведь тоже очень по-своему играют Чехова, Островского,
Горького. Мы такие, какие есть, и должны принадлежать тем людям, которые на нас смотрят и ходят
на наши спектакли.
- Жить и работать для людей - это ваше кредо? Именно эта мысль помогает вам преодолевать жизненные трудности?
- Я бы сформулировала ее немножко иначе. Когда мне очень плохо, я представляю себе, что кому-то еще
хуже. И мне становится легко. Этим я живу. Это мне часто помогает решать проблемы, переживать
неприятности.
- Ваши родители многое сделали для того, чтобы вы состоялись?
- Мои родители сделали все возможное. Я их очень уважаю. Они меня никогда не били, хотя, правда,
специально мною и не занимались. Но они умели создать какую-то особую атмосферу, которая не
допускала неправедности. Я постоянно боялась сделать что-то не так, потому что тогда мама
подумает обо мне плохо. Говорят, что ребенок должен уважать родителей. Я боялась потерять ее
уважение, и в этом было мое уважение к ней. Я больше близка с мамой, потому что мои родители
разошлись, когда я была еще маленькой. Мне не очень повезло с дедушками и бабушками. Папиных я
вообще не знала - они умерли до моего рождения, маминого отца я не знала, потому что его посадили в
1936 году. Знала только бабушку, и то недолго. По словам мамы, бабушка меня страшно избаловала.
- Что вы читали в детстве и в юности?
- В школе меня почему-то не интересовали романы, которые увлекали моих сверстников. Я очень долго
читала сказки Бажова.
- Вы мечтали стать актрисой?
- Нет. Я собиралась пойти по маминым стопам, а она у меня инженер-строитель. После школы я два
года отработала в конструкторском бюро и занималась реконструкцией железобетонных керамических
комбинатов в Московской области. И только потом поступила в театральный.
- И попали на курс Катина-Ярцева. Про этот курс написана масса статей. Все сходятся в том, что такого набора ни до, ни после вас не было. Говорят, что это был удивительный, звездный курс.
- Мы хотели покорить мир. Не думали о том, кто из нас кем будет и во что это выльется. Считались
друг с другом. Дружили. Это был лицей, вольница в хорошем смысле слова. Раз в год у нас был день, когда
мы имели право говорить педагогам все, что мы о них думаем. Мы старались их не обижать, но
максимализм брал свое. Мы могли кому-то сказать: "Нам скучно на вашем предмете", хотя таких
педагогов было очень-очень мало. На выпуске нам говорили: "Такой курс бывает раз в двадцать лет".
- И вы были приняты в театр им. Маяковского. На мой взгляд, лучший театр того времени. Что значит
театр в вашей жизни?
- Театр - это храм. Как в храме живут души ушедших от нас, так живут они и в театре. Просто театр
более доступен. Туда можно прийти в сапогах, со своими несчастьями, не оскорбив тех, кто истинно
верит. Можно сесть в зрительном зале и испытать катарсис. Когда зрители плачут или смеются, мне
кажется, что мы выполняем не нашу волю. Что мы только проводники. Я думаю о Марии Ивановне
Бабановой, которую еще застала, об Александре Ханове, о Максиме Штраухе, о Евгении Козыревой, о
Лидии Сухаревской, Вере Орловой, Борисе Тенине. Я чувствую, что их души смотрят на нас. И мне
становится легко. Я понимаю, что беру то время и это время, и все это смешивается во мне и через меня
проходит.
- Наташа, у вас в театре большая труппа, и занять всех одновременно очень трудно. Вы относитесь к
звездам первой величины, которые всегда имеют работу и возможность играть премьеры каждый год, а то и чаще.
- Паша, это неправда. За исключением, может быть, последнего времени я играла премьеру раз в три
года. Но мне этого хватало. "Банкрот" я играла 15 лет, "Леди Макбет" - 13. За счет срока набиралось
очень много названий. Но я и не люблю часто играть премьеры. Мне нужно набрать что-то, подумать.
- Что вы еще любите? Петь? Слушать, когда поют? И что вы любите слушать?
- Я проживаю свою жизнь не совсем так, как мне хочется. Больше всего я люблю - не в обиду будет
сказано моим родным и близким, которые мне бесконечно дороги, - когда никого нет, когда тихо. Я люблю
тишину. Устаю. Слишком прилюдная профессия. И когда прихожу домой, сразу все выключаю. Если мне
нужна информация, я возьму ее из газет. Слушать мне тяжело. Я устаю от этого. Всю жизнь я хотела
жить свободно, но всегда жила и живу в каких-то рамках. Для меня свобода - не в своеволии или
разнузданности, а в возможности поступать так, как мне кажется справедливым. Словом, моя жизнь
мне всегда представлялась совсем другой.
- Кога-то вы входили во фракцию "Женщины России". Мне говорили, что свою зарплату вы переводили в дом престарелых.
- Это не совсем точно. Несколько раз я так и сделала, но потом стала еебрать, потому что в театре
очень мало платят.
- И опять вы ломаете себя. Говорите, что не так живете, и все равно делаете то, что не очень хочется. В Москве говорят, что вы очень многим помогли на этом посту и даже выбили какую-то поправку к закону, согласно которой актерам на пенсии прибавили зарплату.
- Можно выбить любые поправки, но когда закон не действует, они бессмысленны. Тогда нужно ходить
по военкоматам и другим учреждениям, а это становится обременительным. Но я ни о чем не жалею.
То, что мне удалось в Государственной думе, вполне оправдало мое пребывание там. Хотя было очень
трудно. Началась работа над "Кукушкиными слезами", мне приходилось пораньше уходить из дома и
попозже приходить. Я как-то справлялась, но все равно что-то меня смущало.
- В работе Думы?
- Да. Я шла туда и думала: "Зачем? Я так мало знаю и понимаю в этой жизни. Я не юрист. И даже не
экономист. Что я смогу?" Но когда я посидела на нескольких заседаниях, то поняла, что, оказывается,
есть люди намного глупее меня. Мне стало очень грустно. В том, чем я занимаюсь в Думе, есть некая
несправедливость - ведь я все-таки актриса. Бог дает человеку его место, и очень важно это место
найти. И если это удалось, не нужно лезть в другие соты. Свое место надо уметь ощущать и быть
гордым тем, что тебе его дали, что тебе помогает Некто. И исполнять предначертание. Но иногда мы
бывает очень наивными.
- Вам часто удается бывать за рубежом?
- Много лет назад я была во Франции. В Венгрии. Но это было так давно, что не стоит и вспоминать.
Сейчас мало актеров бывают за границей. В основном на фестивалях. А мои картины туда не особенно
ездили. Хотя какие-то призы я получала: в Болгарии, в Канаде, в Италии. Но я почти никуда не ездила.
- А со спектаклями?
- С тремя спектаклями мы ездили в Югославию. И все три были мои. Я работала. Лежала в номере и
думала: "Господи! Дай мне силы завтра подняться!" А завтра снова спектакль. Посмотреть мне почти
ничего не удалось, я даже отказывалась от тех маленьких удовольствий, которые предлагала
принимающая сторона - актеров возили на озеро, еще куда-то. Но я не могла ехать. Знала, что должна
отыграть спектакль. Для меня на первом месте всегда работа, которую я люблю. А все остальное -
неважно.
- Но когда-то вы отдыхаете? Раз в полгода, в год?
- Карл Маркс сказал, что перемена вида деятельности уже есть отдых. Если я не работаю в театре, а,
например, копаю, - значит, я отдыхаю.
- Наташа, о чем вы мечтаете?
- Только о том, чтобы мои родители как можно дольше пожили. Чем старше становишься, тем острее
понимаешь, что единственная крепость, которая тебя оберегает, - это твои родители. У каждого
человека свое окружение. Твоя жизнь - это ты и все то, что рядом с тобой. А когда начинают
отваливаться куски, ты разрушаешься. У тебя вдруг пропадает палец, потом рука, потом нога, потом
глаза перестают видеть. И каждый раз ты лишаешься чего-то очень важного в жизни. Я всегда считала,
что люди, которые меня окружают, составляют часть меня самой. Может быть, это эгоистическое
представление. Но если уж о чем-то мечтать, так о том, чтобы как можно дольше ничто не
отваливалось.
- Прибалтика. Таллинн. Какие ассоциации возникают у вас при этих словах?
- Покой. Я приезжаю сюда в смятении чувств, усталой и напряженной. И всегда Прибалтика действует
на меня очень благотворно. Несколько лет тому назад я была в Таллинне на творческих встречах. Мы
приезжали с Сережей Шакуровым. Тогда мне захотелось побывать на могиле Георга Отса. Я ехала и
боялась. Но мне сказали: "Наташа, на этом кладбище ты поймешь, что ты вечна". Так и случилось. Я
поняла, что есть нечто, что продлевает жизнь после исхода. Природа, которая человека выродила,
потом взяла его к себе. В школе у нас был гениальный учитель истории - Лев Соломонович Гиммерштейн.
Я говорю гениальный потому, что в то время он писал учебники. Для школьного учителя это чрезвычайно
много. С ним мы ходили в походы. Я никогда не забуду заброшенное кладбище под Псковом, трогательные
надписи. Там тоже был покой. Но было и что-то безысходное. Над могилой Отса этой безысходности не
было. Я видела продолжение жизни.
- Вы много работаете - в театре, в кино, на радио и телевидении. Встречаете талантливых и интересных
людей. Кто из них оставил у вас неизгладимое впечатление?
- Я думаю, что отбор у человека происходит позже. Наступает момент, когда даже чисто физически
становится трудно жить. Вот тогда наступает время размышлений и оценок. Я пока еще работаю, еще
не раскладываю по полочкам фотографии тех людей, с которыми встречалась. Но всем им очень
благодарна, потому что каждый из них оставил во мне след.
- Есть такое понятие - карусель жизни. Она вас тянет по жизни?
- Так или иначе провидение ведет тебя по жизни, что-то подсказывает, в чем-то отказывает. Так было,
так есть и так будет. Я иду подчас не в ту сторону, но стараюсь не терять ориентиры, оглядываюсь
вокруг, понимаю, что не туда зашла, и тогда возвращаюсь к тому камню, где написано: кто направо
пойдет... кто налево пойдет...
Вел беседу Павел Макаров.
назад